Все эти месяцы после Майдана, все эти долгие-долгие дни, каждый раз, спускаясь по Институтской к Майдану, проходя этот путь, не смогла приучить себя сдерживать слезы. Вот и сейчас…
Улица непривычно многолюдна. Люди воздвигают какие-то сцены и конструкции. Разбросанные посреди тротуара и мостовой прожектора.
Наверное, – да что там!- наверняка, все будет торжественно и красиво.
Только сердце тянется к маленьким светящимся лампадкам. Они вместе с цветами и фотографиями – на тех местах, где живет память о героях не в канун каких-то дат и чествований , а всегда. Всегда.
Мне казалось, что эти огоньки – почти единственное, что напоминает о тех событиях, что выжило после пламени Дома профсоюзов и едкого черного дыма горящих шин Так много раз хотелось написать о настоящих людях, о важных событиях – но останавливала себя : нельзя жить прошлым, нужно смотреть вперед, думать о будущем.
А в эти дни увидела, как много людей хранят в своем сердце Майдан, какое множество публикаций и воспоминаний опубликованы в сети – и поняла, что огонек памяти теплится у всех, кто стоял на площади три долгих месяца. И что Майдан никогда не станет прошлым, как бы это кому-то не хотелось. Он пророс в нас навсегда, и все эти трагедии, что случились – они определяют наше будущее. Потому что мы сверяем свои поступки, свои ежедневные будни по самым верным часам – по неподкупной совести Майдана, по вере, всепобеждающей вере Майдана в победу и по необычайной человечности Майдана.
У каждого – свой Майдан. Человеческое сердце не знает пределов, а человеческий ум ограничен. Помню, как кто-то неизвестный спас жизнь Лене Кондратюк. Мы вытаскивали из автозака раненых мальчишек, а мужчина молниеносным движением оттолкнул ее голову на пару сантиметров от корпуса грузовика, и там, где секунду назад было ее лицо, просвистела пуля. Помню, как поздним вечером мы, женщины, спускались из Верховной Рады по Грушевского на Майдан, сопровождаемые с двух сторон беркутовцами и толпой титушек. Как карабкались на обледенелые баррикады, и как кто-то крикнул: «Кужель, подбрось шину в костер!» И как – откуда силы взялись!- я бросила колесо в угасающее пламя . Как мы ночами объезжали больницы, отбивая у титушек и беркутовцев раненых наших мальчишек.
И как это – чувствовать себя бессильным и беспомощным, когда умирают молодые, прекрасные люди, вся вина которых в том, что они хотели жить в свободной, справедливой стране.
Я – помню. И чувствую, что пока не наказаны те, кто стрелял в безоружных людей, пока не осужден тот снайпер, что имел особый подчерк – выстрел в левый глаз, – все может вернуться
Тогда, 18, 19, 20, 21 февраля казалось, что страшнее ничего просто быть не может в твоей жизни. И правда, страшнее на тот момент ничего в моей жизни и не было. Это потом были Дебальцево, Иловайск, Пески и Донецкий аэропорт, и смерть наших солдат, и смерти детей и стариков.
Но знаю, через боль и горе, Украину сделали государством мальчишки с деревянными щитами, на их плечах встало новое государство, новый субъект мировой политики. Украинский народ сквозь черный дым горящих шин, под пулями уходящей в небытие януковской эры, достоинством и героизмом вернул Украине статус государственности, сделал ее значимой для мирового сообщества.
И поэтому со всех политиков, стоящих на Майдане, особый спрос. Самый жесткий, самый бескомпромиссный. И очень трудно видеть ошибки тех, кто был рядом, когда было страшно, с кем ты делил этот страх и опасность. Но и молчать об этих ошибках нельзя.
Вот тот огонь лампадок – он высветляет сильнее самого мощного прожектора все низкое и подлое, порочащее Майдан и нашу память.