Рассказ.
История, которую я хочу рассказать произошла в нашей деревне и полностью изменила мою жизнь.
В нашей деревне было все как и положено быть – и лес, и речка, и луга и почти не тронутый прогрессом быт. Как и многие деревни, которые не соседствовали с крупными городами, наша деревня медленно умирала. Каждое поколение стремилось сбежать в город, и детей оставалось все меньше и меньше. Но школа все же была, поскольку не всем побег из родных краев удавался.
Те, кто оставался, считались неудачниками, а те, кто уезжал, считали себя дачниками. Вот такая незатейливая игра слов, но при этом именно эта как бы незначительная разница в словах создавала между людьми, выросшими в одной деревне, культурную пропасть. Но, справедливости ради, должно признать, что пропасть эта была мирной, и некоторая показушность городских по приезде домой сопровождалась некоторой стыдливостью и была сплошь извинительной. Ибо чего перед своими-то кичится, когда в детстве вместе кизяки собирали.
И вот осталось в нашей деревне около десятка семей, чьи детки как бы не пойми где больше учились – то ли в школе, то ли на лугу, то ли помогая родителям по хозяйству. И росла у нас в деревне одна девчонка, сызмалу была она особенной. Нрав был у нее добрый и веселый, но как-то больше она сама была. Хотя и дружбы с соседскими детьми не цуралась. И вот про нее-то я и хотел рассказать. Сам-то я эту историю узнал намного позже – это уже когда она сама дачницей стала. А тогда я просто наблюдал: уж больно она среди других выделялась. А когда смотрела так как будто бы саму душу могла разглядеть. Историю эту она мне поведала гораздо позже, когда сестра моя старшая померла, сам-то я не женатый был всю жизнь, и мать рано ушла. Вот и вырастила меня сестра, а когда не стало ее, так горе ко мне такое пришло, что чуть сам на тот свет не пошел, уж больно пить стал много.
Про мать я плохо помню, а сестра мне мать заменила, так и прожил я при ней, да при ее семье холостым. Девок-то у нас особо не разживешься, а семья наша была уж очень церковной. Потому не до девок мне было. Работа по хозяйству, да церковь, да сестрицыны дети – вот так моя жизнь проходила в молитве да трудах. А с героиней моей истории я не то что дружил, но всегда во всех их детских разбирательствах был на ее стороне, когда она в гости к нам приходила. Наши дети то более балованные были и могли обидеть невназачай. Вот так и сдружились как-то, что стали мы друг другу симпатизировать. Она потом, как и все, в город в институт уехала учиться, но в деревню наезжала. И вот, как раз на сороковой день поминальный по сестре моей, она как раз и приехала. И застала меня уж в очень неприглядном виде – перестал я работать и воду самогоном стал запивать. Самому стыдно было, но остановиться я не мог.
И вот заходит она во двор, а я за столом сижу и в очередной стакан подливаю и кислой капустой заедаю. Она села рядом, ничего не говоря, даже "Здрасьте" мне не сказала. Сидит и молчит. Я тоже молчу. Потом не выдержал и говорю: "Чего, мол, пришла, корить меня будешь?" А она помолчала и говорит: "Да нет, хочу тебе свою детскую тайну рассказать, только обещай, что никому в деревне не расскажешь". Нельзя сказать, что я протрезвел, но собрался. Сам думаю: "Ну какие у нее тайны могут быть? Глаза ее смотрят так, хоть на иконе рисуй".
А она мне и говорит: "Была у меня одна большая беда, но никто об этом не знает, поскольку взрослые невдомек, что у детей тоже душа может болеть, и вот ты первый будешь, кому я расскажу: – «Случилось это, когда мне было 15 лет от роду. Но история моя началась намного раньше. Вы знаете, что за нашим домом находится большой луг, который заканчивается оврагом. А овраг этот разделял нашу деревню с лесом». Да, совсем забыл, а леса у нас были знатные – это не посадки какие современные. И волк у нас был, и лось. Да, так вот, дальше она продолжала: "И вот там, на краю оврага, росли цветы. Но не простые это были цветы. Не было таких в нашей округе. То ли птицы семена занесли, то ли еще как. Но таких цветов у нас больше нигде не росло". И вот, говорит она мне, подружилась она с этими цветами. Каждую весну ждала их, все лето оберегала, а осенью провожала. И стали они для нее лучшими друзьями. Каждый день она приходила к ним и делилась своими детскими обидами и открытиями. И так она сжилась с ними, что даже зима уже была для нее не такой долгой, ибо ждала она не столько весны, сколько встречи со своими цветочными подругами. Я понимаю, что городским это сложно понять, как это цветы подругами могут стать, но мне-то объяснять особо не надо было. Я сам так рос и по траве погоду на завтра знал, мы хоть и ходили в церковь, но природа была для нас нашей второй верой. Никак нам без любви к окружающему миру жить было нельзя, ибо и жили мы только потому, что любили его и понимали. Вот и я ее понимал. Так вот, история, которую она мне рассказала, имела следующее продолжение. Когда ей стукнул пятнадцатый годок, приехали к нам в деревню соседи ее – те, кого молва дачниками кличет. И в семье у них был пацаненок ее годков, он уже в городе родился. А родители его наши – деревенские. И стали дети времени много проводить вместе, она ему все показывала и гулять в лес за овраг водила. А он, пижонился, конечно, но смешной был, ничего не умел и земли на руках боялся – говорил, что руки грязные. А она только смеялась: как же это от земли руки грязные могут быть?
Вот так мало-помалу, но стала их дружба перерастать в более личные отношения. Это и все видели, но я сейчас с ее слов все говорю. И вот уже было ей понятно, что скоро он уже должен будет ей сказать что-то, а что – не понятно. Поскольку и он, и она любовь только в кино видели. Она уже знала, что ему скоро уезжать, и все ждала, как же он уедет, ничего так и не сказав. Наивное дите еще не знало, что уехать ничего не сказав гораздо проще, чем что-то сказав. Но он все же решился. И вот, однажды утром выходит она во двор и видит: он стоит, собранный такой, руки за спиной держит. Она его спрашивает, случилось ли что. А он, малец, конечно, не знает, что говорить, и, вместо того чтобы сказать, что, мол, люблю тебя, выпаливает ей: "Выходи за меня замуж". Ну, она, понятно, в хохот; она хоть и мала была, да понимала, что для женитьбы и он, и она не выросли еще. И вот смеется она аж до слез, а он ей букет цветов протягивает и говорит, что он уже все продумал, как родителей убедить, и что жить они будут у них в городе на квартире, а потом его отец в какой-то трест устроит, и им жилье дадут. А она, как увидела цветы, да как заревет – уже не так, а громко и без смеха. Букет этот схватила и в дом убежала. Он стоит и ничего не понимает, а она к нему так и не вышла.
И вот сидит она напротив меня и говорит: "Я тогда уже понимала, что он не со зла мои цветы срезал, я ему их сама показала и сказала, что они мои самые родные и любимые. А вот он не понял моих слов и именно эти цветы принес мне букетом в самый важный день моей начинающейся жизни». Она плакала, хотя знала, что цветы следующей весной снова расцветут, она плакала не из-за этого. Она понимала, что не сможет ему простить этого и что только, что она потеряла свою первую любовь. Она знала, что он не виновен, он просто совсем ее не понял, она ведь ему единственному про эти цветы рассказала. Она плакала и знала, что теперь ее жизнь пойдет по-другому, она не знала как, но что-то она поняла тогда. Вроде и не много времени они вместе провели, а стал он ей родной душой. И это было впервые. Она много до этого проводила времени одна, даже наоборот – она в основном приводила время в одиночестве, гуляя по безлюдным окрестностям деревни, но она никогда не испытывала такого чувства одиночества, которое испытала в тот день. Она отнесла букет цветов на место, где они были срезаны, и оставила их там. Это был день, когда она стала становиться взрослой. Я не знаю, сколько времени прошло, пока она мне рассказывала эту историю, но когда она закончила, я был уже трезв. Я спросил ее, зачем она мне это рассказала. Она посмотрела на меня и сказала, что это была ее первой в жизни потеря… и, к моменту нашей встречи, уже не единственная! Больше она ничего не говорила, мы еще посидели, и на утро она уехала.
Я больше ее не видел, и, честно говоря, не до конца и сейчас понимаю смысл ее слов, но с тех пор я пить перестал. Хозяйство упрочил, детей сестрицыных на ноги поставил, сам семьей обзавелся и даже стал главой нашего сельсовета. Вот оно как бывает: какой-то куст цветов, а скольким людям жизнь перекрутил!