В школе я училась очень хорошо. Успевала по всем предметам подряд, за исключением физкультуры с ее так и непокоренным канатом. И практически все знания и навыки потом пригодились, включая умение паять микросхемы методом «сапожок» и за исключением подвига восползания по треклятому канату.
Одним из любимейших предметов была история, да и на учителей-историков как-то особенно везло. Я учила историю древнего мира, историю средних веков, историю нового времени, новейшую историю СССР, историю древнего Казахстана, историю Казахстана средних веков, историю Казахской советской социалистической республики и историю Украинской ССР. Потом, в университете, конечно, еще историю КПСС, но это уже совсем другая история.
В результате, вместе с аттестатом зрелости, мне была выдана цельная, связная и красивая история родной страны. Меня выучили, что моя страна – великая, могучая, справедливая и свободная. А история моей страны – это череда, пусть порой и непростых, но честных, справедливых и достойных побед. И история эта подкреплялась и подтверждалась художественными произведениями советских писателей, советских казахских писателей и советских украинских писателей. Такой страной легко и приятно было гордиться. И было от этого хорошо и спокойно.
«Разговоры с дедом почему-то чаще всего наталкивали на тему, которую Антон озаглавливал «О тщете исторической науки». Что может твоя наука, историк Стремоухов? Пугачёвский бунт мы представляем по «Капитанской дочке». Ты занимался Пугачёвым как историк. Много изменили в твоём ощущении эпохи её документы? Будь откровенен.
И появись ещё куча исследований — уточняющих, опровергающих, — пугачёвщина в сознании нации навсегда останется такою, какой изображена в этой повестушке. А война 1812 года? Всегда и во веки веков она пребудет той, которая разворачивается на страницах «Войны и мира». … Почему? Историческое бытие человека — жизнь во всём её охвате; историческая же наука давно разбилась на истории царствований, формаций, революций, философских учений, историю материальной культуры. Ни в одном научном сочинении человек не дан в скрещении всего этого — а ведь именно в таком перекрестье он пребывает в каждый момент своего существования. И сквозь этот прицел его видит только писатель» (А. Чудаков. «Ложится мгла на старые ступени»).
Книга эта – при всей неоднозначности как художественного произведения – как раз и дает атмосферу, запах, цвет истории трех поколений в советской стране. Что еще пронзительнее – через восприятие ребенка: без пафоса, без надрыва, некритичное, безоценочное и готовое принять как должное.
Отступление в тему.
В школьном сочинении на тему «Мой друг», герой книги пишет: «…и во всех превратностях судьбы на него можно положиться вполне».
— Антон, а какие превратности судьбы ты имел в виду?
— Это когда меня будут судить.
— Судить? — поразилась Клавдия Петровна. — Тебя?..
— Ну, когда я вырасту.
Клавдия Петровна больше не расспрашивала».
Мальчик живет среди ссыльно-поселенных.
Да, книгу читать, читать медленно и думать, думать, думать…
Но в школьной программе ее нет.
Конец отступления в тему.
А у меня потом вдруг все стало кончаться. Сначала кончился Брежнев. Потом – школа. Потом – история. И вскоре – страна.
И вот всю оставшуюся жизнь я все учу и учу историю. Другую. Настоящую.
Сначала, конечно, пришли имена. Потом книги. Потом документы. Много.
Оказалось, что такой – линейной, понятной, победной – истории не было никогда. И такой – гордой, свободной, честной – страны не было никогда.
От этого становилось больно и страшно. И обидно за то, что скрывали правду. И оправдание родителей, что они боялись за нас и так – спасали, ничего не оправдывало. Они читали, они слушали, они знали. Чего хотели они для нас? Чтобы мы верили? Истово служили? Вряд ли…
Скорее – хотели дать солнечное детство, хотели дать время повзрослеть, проскочить возраст максимализма и бездумного нонконформизма, стать мудрее.
Трудно сказать, когда и как, какими словами и с какими напутствиями они ломали бы наш дивный мир… Но история не советуется ни с кем, и у нашего поколения взросление совпало с крушением, наиновейшая история шла в реальном времени.
Мы выросли. Теперь мы знаем.
И теперь уже перед нами стоит иной вопрос – как относиться к этому знанию?
Сначала было легко. Возмущение, негодование, осуждение – это на самом деле очень простые, линейные чувства. Которые, по сути, ограниченны и предвзяты как пионерская речевка. Легко и даже соблазнительно отмежеваться от той, прежней страны, судить и клеймить. Тем более что моя нынешняя страна теперь имеет совсем уж иную, третью, историю. Тоже – неизвестную толком и переписываемую по живому под насущную политическую целесообразность. Поди пойми!
Но куда деть историю собственной семьи? Как рассказать сыну, что мы празднуем 9 мая?
На днях мне попался документальный фильм о начале Второй мировой войны. 39-й и 40-й. Нерушимая дружба с гитлеровской Германией. Польша. Предательство. Захват, раздел, массовые расстрелы. Катынь — 21 857 польских офицеров. Харьков — 4302 (3820 идентифицированы). Цифры наверняка неточные, но что это меняет?
Когда смотрела – из сегодня — горели щеки, было нестерпимо стыдно.
Даже не могу сформулировать, почему.
1939. Моя мама только родилась, отцу полтора года. Обе бабушки – учительницы. Одна пережила Голодомор в селе под Харьковом, похоронила двух детей. Впереди у одной оккупация, у второй эвакуация. Вечно голодные глаза детей. Один дед уже умер, оставив восьмимесячного сына. Второму осталось жить 4 года – до горящего танка под Черниговом.
Они ни в чем не виноваты. И я ни в чем не виновата. Но мне стыдно. Это история моей страны.
Под Катынью расстреливали на территории санатория НКВД. Не знаю, что там сейчас. В Харькове и сегодня непосредственно за оградой польского мемориального кладбища – ведомственный профилакторий сотрудников СБУ. Детская площадка, песочница, лавочки, беседки…
Что рассказывают своим детям сотрудники СБУ о непривычных украинскому глазу крестах, хорошо видимых через прозрачный проволочный забор? Вряд ли расстреливали именно в границах нынешней ограды. На чем стоят веселенькие качельки? Вокруг сосны, они помнят…
Я все думаю и думаю, что такое история моей страны? Какую историю должен знать мой сын? Что это за чувство такое, в котором сочетается гордость и стыд?
Мемориальный комплекс славы, увековечивший бессмертный подвиг советских людей в борьбе с фашизмом (официальное название) и Мемориальный комплекс польским офицерам в Харькове в шестом квартале Лесопарка – почти напротив…
22 марта 1940 и 9 мая 1945 по меркам истории — почти подряд…
Как это бывает, следом за тем фильмом о событиях в Польше, мне довелось узнать о другом фильме, польском – «Последствия».
Польский режиссер рассказал полякам историю деревни Едвабне, где 10 июля 1941 года уже под фашистской оккупацией местные жители убили и сожгли около 400 евреев-односельчан, а потом молчали об этом много десятилетий. История подлинная, но принятая к умолчанию. Художественный вымысел и суть сюжета: братья, которые взялись открыть правду и установить мемориал погибшим евреям узнают, что одним из зачинщиков убийства был их отец.
В Польше фильм вызвал возмущения и бурную полемику. В прокат на родине он не выходит уже полтора года. Националисты требуют его запретить, как порочащий историю страны. Но фильм поддержал министр культуры Польши Богдан Здроевски. На национальном фестивале польского кино в Гдыне лента получила премию критики, а на международном кинофестивале в Иерусалиме – награду Центра Яд Вашем. Исполнитель заглавной роли получает угрозы. Но режиссер Анджей Вайда, отец которого расстрелян в Катыни, сказал, что он рад, что такой фильм сняли именно в Польше.
Не бывает простых историй. Ни у стран, ни у людей. Михаил Булгаков в конце жизни назвал пять непростительных ошибок – среди них брошенная в нищете первая жена и письмо Сталину. Мастеру хватило (чего? мудрости? смелости? честности? чести?) их назвать и признать. Сумел ли он с ними примириться? Кто может знать…
Не знаю, можно ли покаяться целой страной. А человек может покаяться за историю своей страны? Если да – что он поменяет в истории, что в себе… Если нет – обречен ли он (и она – страна) ходить по проклятому кругу?
Я не знаю ответов. Навскидку сразу приходит религия с ее институтом покаяния и отпущения грехов. Да только помогло ли это церкви, уберегло ли хоть от чего-нибудь?
Мариэтта Чудакова, литературовед, историк, доктор филологических наук и жена автора изумительной книги «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова, отвечая на этот вопрос, говорит: «Достаточно того, что вы себе поставите такую задачу, тогда вы найдете способы».
И еще: надеяться надо «на чувство совести и правды, чувство различения добра и зла, которое Богом в нас заложено. Человек может идти по пути зла, но он всегда знает, что он идет по пути зла. Вот об этом чувстве различении, границы, сказал Честертон устами патера Брауна: «Можно держаться на одном и том же уровне добра, но никогда и никому не удавалось удержаться на одном и том же уровне зла: этот путь ведет вниз».
Я расскажу сыну все, что знаю и чувствую. Я надеюсь, он расскажет своим детям.
Подружка моей племянницы, готовясь к выпускному по истории, поведала мне, что чернобыльская катастрофа произошла, когда американцы сбросили на Украину атомную бомбу. Она родилась в апреле 1986-го.
Похоже, надо спешить рассказывать им. Все как есть. Пусть у них тоже будет болеть стыд и гордость. Иначе не будет и этого – чувства различения добра и зла.