Моя бабушка, Мария Корнеевна, была староверкой. Советская власть очень недолюбливала этих староверов и всячески их шугала. Дошугала она их аж до Узбекистана, где и родилась моя мама, Тамара Алексеевна. В городе Бухара.
Потом семья моих "узбеков" перебралась под Самарканд, в аул с дивным названием Булунгур. Потом, правда, его переименовали в Красно… "чтототам".
Бравый солдат Геннадий Тимофеевич Алексеев (мой папа, уроженец славного города Ржев), служивший в 60-м в тех краях, чем-то все-таки околдовал девушку Тамару и после дембеля увез ее из Самарканда с собой. Сослуживцы звали его в Украину, на Слобожанщину. Вот туда он маму и увез.
Одни – дедушка и бабушка – остались в Узбекистане, других – по линии отца – я не знал. Отец рос сиротой. Есть только фото деда – участника первой мировой.
Для кого как, а для меня "съездить к бабушке в гости" означало – либо пять суток в поезде "Харьков-Самарканд", либо Ту-134 Харьков-Баку-Ташкент, а потом Ан-24 Ташкент-Самарканд.
Ездили мы в Узбекистан не часто. Я помню всего три поездки. Одна, когда еще был жив дед (умер в 1972, ранения, полученные на войне), вторая – году в 75-ом, третья – в 78 или 79-м…
Особенно запомнилась вторая.
Бабушка занималась пчеловодством и каждое лето вывозила пасеку в поле. Однажды к ней на пасеку попали и мы – мама, папа, я и младшая сестра.
Помню, тогда к нам часто заходил один мужчина. Его все называли дядя Ахмед. Он охранял персиковый сад, что был неподалеку от нашей пасеки.
Бабушка часто приглашала Ахмеда к нам – поужинать, чаю попить. Взрослые разговаривали, мы с сестрой бездельничали, дурачились…
Однажды мы с ней крепко поссорились. Из-за какой-то мелочи. Сестренка пошла жаловаться маме с папой, обсыпая меня оскорбительными эпитетами.
Я не выдержал. Я ответил.
Я сказал: "А ты… а ты… КРЫМСКАЯ ТАТАРКА!"
Это страшное ругательство, выскочило у меня откуда-то из подкорки, из невиданных глубин моего мозга, над которым тщательно поработала советская школа с ее предметом "История СССР".
Все притихли.
Я почувствовал, что всем, абсолютно всем – бабушке Маше, маме Тамаре, папе Гене, дяде Ахмеду стало жутко неловко…
Потом напряжение начало спадать, но разговор не клеился, а потом дядя Ахмед ушел к себе в сторожку.
Бабашка Маша начала меня бранить и стыдить: "Как не стыдно! Как же тебе не стыдно! Нельзя так! Зачем ты так?!".
Я не понимал за что меня ругают.
– Ты обозвал сестру "крымской татаркой"! А знаешь, что дядя Ахмед крымский татарин?! Он по-твоему тоже плохой?!
Господи, как же мне стало стыдно!
Но еще гаже было на следующее утро. Дядя Ахмед пришел к нам на пасеку и поманил меня пальцем. Сердце ушло в пятки… Сейчас опять будут ругать.
Но нет.
Он повел меня в свой персиковый сад, туда, куда никого не пускал.
Дядя Ахмед разрешал мне срывать персики с любых деревьев, мы разговаривали, обсуждали вкус того или иного сорта. Он шутил, я шутил, мы смеялись…
А потом Ахмед рассказал, что освобождал Украину от фашистов, воевал под Харьковом, там же в 1943-м получил тяжелое ранение, его комиссовали и он уехал к родственникам в Узбекистан.
Я осмелел и спросил: "А почему Вы – крымский татарин? Вы что – из Крыма?"
– Да, мой род из Крыма
– А как Вы здесь очутились? Там же лучше – море, солнце, горы, Медведь-гора!
– Аю-Даг, – поправил он и замолчал.
Долго молчал. Потом сказал:
– Почему здесь? Так получилось…
Вот такая история. Персики, лето, я и дядя Ахмед.