Вторжение России в Украину в феврале 2022 года спровоцировало глобальный кризис безопасности. Наступление на демократию со стороны морально больного имперского государства в центре Европы нарушило баланс сил в других частях мира, в частности на Ближнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Неспособность таких органов как ООН и Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) поддерживать порядок означает, что Украина может восстановить свою территориальную целостность только с помощью военной силы.
Украинцы продемонстрировали свою готовность положить душу и тело за свою свободу. Украина не только остановила вторжение гораздо более сильного врага, но и освободила значительную часть своей территории. Однако сейчас война переходит на новый этап: то, что мы, военные, называем «позиционной» войной статичных и изнурительных боев, как в Первой мировой войне, в противовес «маневровой» войне движения и скорости. Это выгодно России, позволяя ей восстановить свою военную мощь, что в конечном итоге будет угрожать украинским вооруженным силам и самому государству. Каков же выход?
Базовое вооружение, такое как ракеты и снаряды, остается важным. Но Вооруженные силы Украины нуждаются в ключевых военных возможностях и технологиях, чтобы выйти из такого рода войны. Важнейшей из них является воздушная мощь. Контроль над небом необходим для проведения широкомасштабных наземных операций. В начале войны у нас было 120 боевых самолетов. Из них лишь треть была пригодна к использованию.
Военно-воздушные силы России понесли огромные потери, и мы уничтожили более 550 систем противовоздушной обороны врага, но она сохраняет значительное преимущество над нами и продолжает строить новые штурмовые эскадрильи. Это преимущество затрудняет наше продвижение вперед. Российские системы противовоздушной обороны все чаще мешают нашим самолетам совершать полеты. Наша ПВО делает то же самое с Россией. Таким образом, российские дроны взяли на себя значительную часть роли пилотируемой авиации в разведке и нанесении воздушных ударов.
Беспилотники также должны быть частью нашего ответа. Украина должна наносить массированные удары с помощью приманок и ударных беспилотников, чтобы перегрузить российские системы противовоздушной обороны. Мы должны охотиться на российские беспилотники, используя наши собственные беспилотники-охотники, оборудованные сетками. Мы должны использовать сигнальные приманки, для борьбы с российскими бомбами. И мы должны ослеплять тепловизионные камеры российских беспилотников ночью с помощью стробоскопов.
Это указывает на наш второй приоритет: радиоэлектронная борьба (РЭБ), например, глушение сигналов связи и навигации. РЭБ является ключом к победе в войне беспилотников. Россия модернизировала свои силы РЭБ в течение последнего десятилетия, создав новый род войск и разработав 60 новых типов техники. Она превосходит нас в этой сфере: 65% наших систем РЭБ в начале войны были изготовлены еще в советское время.
Мы уже создали много собственных электронных систем защиты, которые могут предотвратить глушение. Но мы также нуждаемся в большем доступе к радиоэлектронной разведке от наших союзников, включая данные от средств, которые собирают разведывательные сигналы, и расширение производственных линий для наших систем РЭБ в Украине и за рубежом. Нам нужно совершенствоваться в ведении радиоэлектронной борьбы с наших беспилотников в более широком диапазоне радиочастотного спектра, избегая при этом случайного подавления наших собственных беспилотников.
Третья задача — контрбатарейная борьба: уничтожение вражеской артиллерии. В этой войне, как и в большинстве прошлых войн, артиллерия, ракетный и реактивный огонь составляют 60-80% всех военных задач. Когда мы впервые получили западное оружие в прошлом году, мы достаточно успешно выявляли и поражали российскую артиллерию. Но эффективность такого оружия, как «Экскалибур», американский снаряд с GPS-наведением, резко снизилась из-за совершенствования российских средств радиоэлектронной борьбы.
Между тем собственный контрбатарейный огонь России улучшился. Это в значительной степени связано с использованием боеприпасов «Ланцет», которые работают вместе с разведывательными дронами, и увеличением производства высокоточных снарядов, которые могут быть наведены наземными корректировщиками. Несмотря на пренебрежительное мнение некоторых военных аналитиков, мы не можем преуменьшать эффективность российского оружия и разведки в этом отношении.
Пока что нам удалось достичь паритета с Россией за счет меньшего количества более точных огневых средств. Но это не может продолжаться долго. Нам нужно развивать наши локальные GPS-поля, используя наземные антенны, а не только спутники, чтобы сделать наши высокоточные снаряды более точными в условиях российского глушения. Нам нужно шире использовать беспилотники-камикадзе для поражения российской артиллерии. И нам нужно, чтобы наши партнеры прислали нам лучшее артиллерийское разведывательное оборудование, которое может определить местонахождение российских орудий.
Четвертая задача — минно-взрывные технологии. В начале войны у нас было ограниченное и устаревшее оборудование для этого. Но даже западные поставки, такие как норвежские танки для разминирования и ракетные устройства для разминирования, оказались недостаточными, учитывая масштабы российских минных полей, которые иногда тянутся на 20 километров. Когда мы прорываем минные поля, Россия быстро восстанавливает их, выпуская новые мины дистанционно.
Ответ — в технологиях. Нам нужны радарные датчики, которые используют невидимые импульсы света для обнаружения мин в земле, и системы задымления для маскировки деятельности наших подразделений по разминированию. Мы можем использовать реактивные двигатели от списанных самолетов, водометы или кассетные боеприпасы для преодоления минных заграждений без углубления в землю. Новые типы туннельных экскаваторов, такие как робот, использующий плазменные горелки для бурения туннелей, также могут помочь.
Моим пятым и последним приоритетом является наращивание наших резервов. Россия не смогла воспользоваться своим значительным преимуществом в человеческих ресурсах, потому что Владимир Путин опасается, что всеобщая мобилизация может вызвать политический кризис, а также потому, что Россия не может подготовить и оснастить достаточное количество людей. Однако наши возможности тренировать резервы на собственной территории также ограничены. Мы не можем легко заменить солдат, которых отправляют на фронт. Более того, Россия может нанести удар по учебным центрам. И в нашем законодательстве есть пробелы, которые позволяют гражданам уклоняться от выполнения своих обязанностей.
Мы пытаемся исправить эти проблемы. Мы вводим единый реестр призывников, и мы должны расширить категорию граждан, которые могут быть призваны на обучение или мобилизацию. Мы также вводим «боевую стажировку», которая предусматривает направление недавно мобилизованных и обученных военнослужащих в опытные фронтовые подразделения для их подготовки.
Нельзя недооценивать Россию. Она понесла большие потери и израсходовала много боеприпасов. Но она будет иметь преимущество в вооружении, технике, ракетах и боеприпасах в течение длительного времени. Ее оборонная промышленность наращивает объемы производства, несмотря на беспрецедентные санкции. Наши партнеры по НАТО тоже резко наращивают свои производственные мощности. Но для этого нужен минимум год, а в некоторых случаях, таких как самолеты и системы управления, — два года.
Позиционная война — это длительная война, которая несет огромные риски для украинских вооруженных сил и государства. Если Украина хочет вырваться из этой ловушки, нам понадобятся все эти вещи: преимущество в воздухе, значительно улучшенные средства радиоэлектронной борьбы и контрбатарейной борьбы, новые технологии минирования и способность мобилизовать и тренировать больше резервов. Мы также должны сосредоточиться на современном командовании и управлении — так мы сможем визуализировать поле боя эффективнее, чем Россия, и принимать решения быстрее — и на рационализации нашей логистики, одновременно подрывая российскую ракетами большей дальности. Новые, инновационные подходы могут превратить эту войну позиций в войну маневров.
Главнокомандующий Вооруженных Сил Украины Валерий Залужный для The Economist