Год 2016-й совсем не похож на 2014-й и 2015-й. Новостей больше нет, Путин проиграл. «Непрерывная невротизация общества силами властей и подконтрольного им телевидения неожиданно прервалась. В Россию пришла весна, которую никто не называет русской».
Однако если анализировать характер поведения Путина за последние годы, то можно легко заметить, что правление делится на своего рода раунды с максимальной мобилизацией и острой фиксацией на конкретных проблемах. Когда очередной раунд заканчивается, для Путина наступает период опустошения, который, как правило, не длится слишком долго. Можно ли теперь говорить об очередном опустошении, которое неизбежно потом сменится новой волной мобилизации?
В психологии есть описание маниакально-депрессивного психоза – это эндогенное расстройство, которое проявляется в виде аффективных состояний – маниакальных и депрессивных, когда наблюдается быстрая смена симптомов мании и депрессии. Это называют еще биполярным расстройством личности. Российская политика как-то слишком легко поддается описанию с помощью именно этого понятийного аппарата. Подчеркнем, что речь не идет об описании психологического состояния Путина. Речь идет об особенностях функционирования системы российской власти, где центром формирования политической воли оказывается Путин. А он лишь часть всей этой сложной иерархии.
Биполярность российской политики наблюдается со вторым сроком Путина, с перерывом на медведевское президентство. Она проявляется и в политических действиях, и в смешении ценностных ориентиров. В периоды обострения Россия буквально погружается в решение одной конкретной проблемы, приобретающей вселенские масштабы и объясняющей своим наличием все российские беды. Ее значимость возводится в степень, на ее решение мобилизуются все государственно-политические ресурсы. Это становится государственной идеей фикс. В 2004–2005 годах это была революция на Украине: буквально все происходящее в России объяснялось защитой от «цветных» технологий. В 2006-м – антигрузинская истерия. В 2007–2008 годах – расширение НАТО.
После медведевской оттепели в 2012–2013 годах власть маниакально принялась восстанавливать вертикаль: консервативная волна накрыла все политически «живое» под соусом антиамериканской истерики. В начале 2014 года Россия судорожно забирает Крым, бросая всю свою энергию на борьбу против «киевской хунты». В порывах страсти дошли до проекта «Новороссия», ставшего явным перегибом. В 2015 году был сбитый Турцией российский самолет: во всем стала виновата Турция. Маниакальные периоды обострения происходят тогда, когда российская власть особенно сильно ощущает себя уязвимой, обыгранной, униженной, обманутой. Запад обманул, Янукович – слабак, Эрдоган – предатель. Все это, как по классическим учебникам психологии, сопровождается чрезмерным эмоциональным напряжением. Достаточно посмотреть на итоговые программы Дмитрия Киселева, где ядерный пепел – лучшая иллюстрация к состоянию российской власти: иррациональность, злость, эмоции, агрессивность и тревога.
Биполярность выражена и в том, что Россия хочет решения одновременно взаимоисключающих задач: заставить Запад нас любить, сделав все, чтобы он нам не доверял. Запад у нас и враг, и партнер. Мы его очень боимся, но очень хотим с ним дружить и торговать. Когда стратегическая задача построения равноправного партнерства (а это означает для Путина наличие права вето) недостижима, остается место только для тактических колебаний, реакционной политики. Сирия в этом плане стала своего рода исключением: это был первый случай в путинской России, когда Кремль решился проявить инициативу далеко за пределами своего «традиционного поля влияния». И тут нет истерики.
Украинский раунд в рамках очередного маниакального обострения завершился осенью прошлого года, с началом сирийской кампании. Новая идея фикс – обыграть Запад на Ближнем Востоке. Но это игра на чужом поле. Именно поэтому Сирия не стала причиной внутриполитической и внешнеполитической истерики. Тут адресаты – международные игроки, в отношении которых Путин выстраивает сложную систему геополитического торга – холодного, рационального торга. Маниакальная же пропаганда и истерика адресованы тем, с кем торг невозможен: это либо российский народ, выступающий ресурсом в войне с «врагами», либо сами «враги», с которыми торговаться заведомо проигрышно.
Когда истерику приходится прекратить, рассчитывая на успешность торга, наступает фаза депрессивного состояния, характеризуемая повышенной тревожностью, ослаблением общего психического тонуса, снижением настроения, умственной и физической работоспособности. Путинская большая пресс-конференция в декабре прошлого года показала, как риторика первого лица государства становится апатичной, безразличной. Его, кажется, не трогает ни кризис, ни социальные проблемы, ни критика элиты. Он хуже разбирается в нюансах проблем, он меньше знает и с меньшей охотой готов говорить.
«У России не сложилось с исторической миссией», и Путин это понял, пишет Кашин. Но скорее вопрос более частный: произошло эмоциональное истощение после украинского кризиса, в котором достигнуто некое равновесное состояние, лучше которого уже никогда не будет. А хуже – легко и надолго. Сирийская кампания не оказалась волшебным быстродействующим средством для выхода из украинского тупика, хотя и сработала неплохо. Но она требует длительных и крайне рискованных для страны планомерных усилий, дипломатические дивиденды от которых уже получены. Представьте, что вы ввязались в крайне длительную и сложную борьбу на годы, получив и растратив капитал за участие в самом ее начале.
Депрессия будет нарастать, стадии ее глубины будут сменять друг друга, пока Путин не найдет новую идею фикс. Это может быть очередная попытка остановить расширение НАТО или, что случается чаще, внешняя провокация, которая рассматривается как удар по национальной безопасности России. Путин замер в ожидании очередного предательства извне. И даже если его не будет, он его обязательно придумает. Потому что система уже не умеет существовать иначе. Новости будут, и скорее плохие. Ведь мания не бывает созидательной.