— Думали, хоть в Украине покой будет. Но здесь чиновники на местах еще меньше боятся наказания, чем в России, — говорит 31-летняя Наталия Полуектова. Вместе с детьми и мужем из-за антипутинских убеждений покинула город Рубцовск Алтайского края в России. В марте прошлого года поселились в селе Мурованое Старосамборского района на Львовщине. До сих пор не могут получить статус беженцев.
В понедельник под обед Наталия садится в Старом Самборе на львовский автобус, который едет в ее село. В райцентре торгует на базаре одеждой. Женщина с большим черным кульком пробивается в конец салона.
— Хотела раньше домой поехать. Кушать нечево, так с работы отпросилась. Хозяйка отпустила — знает нашу ситуацию, — Наталия пытается говорить на украинском. — Дети уже щебечут на украинском. Слава Иисусу Христу! — как у родных выходит.
До Мурованного больше 30 км. Маршрутку трясет на выбоинах.
— В России еще не такие дороги видели, — рассказывает на заднем сидении Наталия. — Но это — самая мелкая проблема. В стране ежеминутно пропадают дети. Их продают, скрывают, требуют выкуп.
Денег у людей нет. Вам до нашего кризиса далеко. Я работала в Рубцовском индустриальном институте лаборантом. Зарплата — 5600 рублей (1200 грн. — "ГПУ"). Литр молока 80 рублей (28 грн. — "ГПУ"), колбаса — 300 (105 грн. — "ГПУ"). Коммунальные до 6 тысяч тянут.
О маленьких зарплатах у нас говорить запрещено. Как-то попыталась в деканате возмутиться из-за этого. Сначала вежливо объяснили, что это — не мое дело. Потом начались легкие оскорбления: может, в Украину захотела, может, тебя путинская политика не устраивает? Ясно, что не устраивала. Этого никогда не скрывала. И была изгоем в институте.
У нас профессора на лекциях могли студентам рассказывать о фашистах-бандеровцах, как те едят детей и убивают стариков. Одному такому профессору Игорю Попову сказала: что вы людям мозги промываете! На другой день мне урезали зарплату. Должны были что-то менять.
Идею с переездом поддержал гражданский муж Наталии Алексей Дячков, 37 лет. Вместе воспитывают ее 10-летнего сына Илью и 6-летнюю Милану, дочь Алексея. Оба — от первых браков. Также Дячков заботится о племяннике Ярославе, 7 лет. Его отца, брата Алексея, посадили в тюрьму за убийство.
— Во время аннексии Крыма в Рубцовске все вышли на марш "Крым наш". Алексей единственный на нем сказал, что Крым — территория Украины. Вечером позвонил знакомый из милиции. Рассказал, что на Лешу готовят дело. Если не покинем страну, посадят. Дела в России умеют шить. Никто не сидит за политическое — найдут для тебя криминал.
На остановке в Мурованном к автобусу подходит Алексей. Берет у Наталии сумку. Целуются. Подворье семьи — неподалеку от сельского совета, почти в центре.
— Что у вас с тем домом, решили вопрос? — встречает на дороге сельский председатель 57-летний Ярослав Дидун.
— Должны еще 1200 долларов. Только после этого пропишет, — отвечает на ходу Алексей. Ведет по разбитой бетонной дорожке к старому деревянному дому. Двор неогражден. Высохшая трава нескошенная. Из приоткрытых дверей каменного сарая вываливается разбросанная солома. Рядом раскрыты пустые клетки для кролей.
— Из хозяйства — коза, кот и пес. Кролей собака подавила, — Алексей гладит белого лабрадора. — На корову еще не собрали. Козы раньше хватало. Теперь старая, молоко дает, как удастся. Вчера горшочек надоили.
Над входной дверью веранды висит сине-желтый флажок. В доме прохладно. Стены потрескавшиеся, облупливается штукатурка, старый пол прогнил, доски скрипят. Наталия ставит на электроплиту чайник. Готовит кофе с молоком. В пустой шкаф выкладывает из пакета полкило мелких макарон и пшеничной крупы.
— Сейчас почти ничего не заработала, — объясняет мужу. — С каждой проданной вещи на базаре могу себе взять 10 гривен. Как повезет, 100 гривен заработаю в день. А бывает — ничего. Немного люди помогают, — отодвигает на полу синий таз с несколькими мелкими картофелинами, которые мокнут в воде. — В том году ничего не уродило. Картошка — как фасоль. С себя почти все вещи продала. Оставили телевизор, компьютер, телефон. Алексей никак работу не найдет. Здесь люди на заработки в Польшу едут, а у него паспорта нет. Но главное сейчас детей прописать, чтобы их у нас не забрали. Ярослав находится под опекунством Алексея. В Рубцовске из тюрьмы вышел его отец Максим, младший брат Алеши. Подает претензии на малого.
— Почти не знает ребенка. Да и не нужен он ему, — садится за стол пить кофе Дячков. — Я о парне забочусь с рождения. Из роддома забирал. Максима посадили за убийство. Сковородкой забил мужчину, который залез в его дом красть. Мать от Ярослава отказалась. Я тогда еще был в первом браке. Когда через год родилась Милана, жена от нас ушла — не имела совсем материнского инстинкта.
Мужчина идет показать детскую комнату. Трое детей ютятся на небольшом старом диване в узкой комнате. Смотрят мультфильмы на плазменном телевизоре. Почти в один голос здороваются на украинском.
— Ребята, покажите трезуб, — говорит отец.
Дети показывают прически — над ухом у каждого вибрит украинский герб.
— Малые с самого начала чувствуют себя украинцами, — добавляет Наталия. — В школе с бандеровскими или сине-желтыми лентами ходят. Но дети все равно обижают — то сепаром назовут, то толкнут, потому что "ты путинский".
Илья подрался недавно с мальчиком из девятого класса, который его травил. Сам в четвертом учится, и не боялся. Милана заявила: мам, может, Обаме напишем, раз нас здесь не хотят. Потом задумалась и говорит: ну как мы уедем отсюда, если страна — в опасности. Нам ее защищать нужно.
"Я раскрыл миллионные коррупционные дела мэра"
— В Украине мы никто, документов никаких не имеем, — говорит Алексей Дячков. — Со статусом беженцев или политических беглецов было бы проще. Но в миграционной службе говорят, что мы не имеем отношения к политике. В России я раскрыл миллионные коррупционные дела нашего мэра Ионова. Стал невыгоден чиновникам. А в миграционной говорят: может, вам вернуться в Россию проще? Я вернулся бы и даже не прочь сесть. Власть рано или поздно изменится. Поэтому 25 лет не успею отсидеть. Но что с детьми будет?
Старосамборская райгосадминистрация ведет переговоры относительно моего Ярослава с Россией — страной-агрессором. Спросил у чиновников: как так? Спокойно ответили: он что, тебе ребенок? Не ребенок. Заберем в приют, если будешь много бегать.
Несколько недель назад Алексей Дячков получил письмо из России — требуют передать ребенка биологическому отцу.