В эти дни, когда так бессмысленно задорно и бездарно не вовремя
обсуждается фигура Ленина, фигура во всех смыслах гигантская и вездесущая, вспомнилась мне одна история. Постараюсь поведать ее вам. Это история о Ленине. Назовем ее…
УБИТЬ ДРАКОНА
Были дни апофеоза перестройки. Но я еще тогда заметил и повторю это уже в отношении родной Украины: мы жили и живем в стране, где апофеоз не отличим от агонии.
Итак, были дни агонии перестройки. Горбачев наслаждался той внимательной любовью, которой он пользовался на Западе. Там присматривались и удовлетворенно пожимали ему руку, а потом руки
потирали: – Этот не поведет! Этот ямщик загонит советскую птицу-тройку туда, не знает куда, отправит ее за тем, сам не знает, за чем. Как сказал один западный остроумец: – Горби похож на часовщика, который разобрал механизм, а собрать уже не в силах. –
Хотел он собрать его, не хотел – это вопрос не нашей истории. Точнее, нашей, но не нашей. Ну, вы меня поняли.
Михаил Сергеевич любил на западный манер летать со свитой. Короля ведь играет именно свита. В свите были известные деятели культуры и науки, лидеры общественного мнения и сомнения. Это нравилось Горбачеву, это нравилось Западу, это нравилось и командированным делать советского лидера умнее и значительней. По телику я наблюдал Горбачева в Нью-Йорке, где он «неожиданно» нарушал график и правила безопасности и выходил к толпе. Толпа визжала. Внутренне визжал и сам Горбачев. Не визжала только охрана – наша и заморская. В свите Горби я заприметил главрежа театра Ленком Марка Захарова…
Так, со вступительной частью истории я, кажется, справился.
Продолжим.
Через пару дней я шел по Сумской и в районе кафе «Занзибар» (его тогда еще не было, а сейчас уже нет – вот вам примета быстротечности нынешнего времени) увидел Марка Анатольевича Захарова. Он был внезапно высок (вот вам фокус двухмерного телепространства, которое увеличивает одних и уменьшает других). На нем была огромная лисья шапка, которую он после Нью-Йорка уже, кажется, не снимал. Но это было не главным. Главным были глаза. Страждущие, ищущие. Тут нужны пояснения для молодежи. Дело в том, что Горбачев перестраивал напрочь все. Ладно, Советский Союз!
Он взялся за самое святое – «питие на Руси». Он взялся перестраивать внутренний уклад вековой жизни. Глубоко внутренний уклад. Он нанес удар по внутренним органам не только государства, но и общества в целом. Он резко сократил, фактически запретил, продажу спиртного. Государство, лишившись основного горюче-смазочного материала, заскрежетало, забуксовало – и рухнуло.
Но все это будет потом. А пока я в приступе мужской солидарности наблюдал мучительные глаза Захарова. Я работал тогда на радио и понял, что это мой шанс. Я мгновенно приблизился к и сблизился с легендарным режиссером:
Я (нагло): – Добрый день!
Он: (ошарашено, сверху вниз): – Добрый день!
Я: (проникновенно) – Вам нужно спиртное?
Он: (подозрительно, но с надеждой) – Вообще-то, да.
Я: (инициативно) – Могу помочь.
Он: (прощаясь со мной, как с интеллигентным человеком, но знакомясь, как с барыгой) – Мне нужна бутылка водки и хорошего коньяка. Иду в гости, получается, с пустыми руками.
Я: (с неожиданной для самого себя деловитостью) – Сделаем. Но при одном условии.
Он: (с настороженным азартом) – Каком?
Я: ( всасывая ноябрьский воздух в поисках живительных молекул алкоголя) – Потом, когда управимся. Идите за мной
Мы проследовали к памятнику Гоголю, прошли по знакомой всем харьковчанам аллейке к памятнику Пушкину и свернули направо.
О, кто из моих харьковских соотечественников не помнит этот подвальчик, напротив первого в Союзе магазина «Поэзия» (нынче он упразднен за ненадобностью – вот вам доказательство прозаичности нашего времени)! К подвальчику тянулась исполинская черно-серая анаконда советской очереди. Хвост ее терялся за горизонтом моих надежд на стремительную добычу дефицитного спиртного. Марк Анатольевич приуныл. Но я был не я! Я был сотрудником могущественной организации… Гостелерадио СССР! Идиотов тогда в эфир не пускали! Я рванул вперед и, остервенело работая локтями, поплыл вдоль «анаконды».
Сказать, что она начала материться, – это ничего не сказать. Вот и не скажу ничего, оставив вас наедине с вашим освободившимся от цензуры воображением. Продвигаться становилось все труднее, и тогда я выдавил сквозь стиснутые ребра: – Мужики, не позорьте перед иностранным гостем! Дайте отовариться! –
О, священные советские времена! О, священный трепет перед иностранцами! О, наше союзно туземное желание отдать все лучшее заморскому гостю!.. Анаконда под действием могучего заклинания разжала свои кольца. Меня понесло к прилавку. Тех, кто пробовал повозмущаться, быстро вводили в круг «посвященных»: – Пацана пропустите. Не для себя старается. Там его иностранец ждет. –
Я плыл в обратную сторону, обняв волшебные сосуды. Кто-то мимоходом поинтересовался: – А иностранец откуда? –
Я, признаюсь, от наглой радости удачи стебанулся: – Из Монголии. –
Монголия в заветный круг «заграница» не вписывалась. Но «анаконда» меня пощадила и придушить отказалась. Это была советская «анаконда». Менее озверевшая, чем нынешние.
На воле меня ждал «гость из Монголии». Захаров был приятно, очень приятно удивлен:
Он: (с нескрываемой радостью) – Что я вам должен?
Я: (с ответной нескрываемой радостью) – Ничего.
Он: ( абсолютно обескуражено) – ???
Я: (просительно, но с достоинством) – Помните, я говорил об условии. Оно простое: я прошу Вас дать мне интервью. Я работаю на радио.
Он: (с приятной для меня растерянностью) – А деньги?
Я: (с улыбкой барона Мюнхаузена) – ???
Он: (с улыбкой человека, который придумал эту улыбку) – Тогда жду вас вечером в университете. После премьеры…
О, я совсем забыл, что собирался рассказать вам историю о Ленине. О Ленине… О Ленине… Придется продолжить. Но не сейчас. Попозже. Пусть Захаров пока погостит у своих харьковских приятелей.
(продолжение следует)
УБИТЬ ДРАКОНА (часть вторая)
Университетский зал был забит под завязку. На сцене Захаров, Абдулов. Рассказывают какие-то байки. Например, Марк Анатольевич поведал о том, как Ельцин в антракте спектакля Ленкома зашел к худруку в кабинет и не отказался от пары рюмочек коньяку. Вот такой «смелый» вызов Горбачеву бросил, его компании и кампании. Бросил, опрокинув, так сказать. Народ смеялся: – Свой Ельцин в доску! – То, что Ельцин, как рюмку, опрокинет крепкую, но вредную в больших дозах страну, никто еще не догадывался.
Байки байками, но главным событием была премьера фильма «Убить дракона». Он прошел на ура.
После сенсационного сеанса я пробрался к Захарову: – Можно Вас на пару минут для интервью?
Главный «убийца» Дракона удивил: – Почему на пару минут? Поедем в гостиницу, поговорим спокойно. –
То были времена, когда к интервью журналисты готовились. Да, да, были такие диковинные времена! У меня был свой прием: сначала задать простой вопросик, дежурный, а потом сразу – бах! – такой, который покажет собеседнику силу твоего удара.
Хорошее интервью – это вполне спортивное мероприятие. Первого своего вопроса я, естественно, не помню. Захаров на него ответил снисходительно вежливо. И тогда, глядя куда-то в сторону (это его, Захарова, фирменная манера общения), я небрежно бросил:
– А Вы предпочитаете репетировать, плотно поев, или натощак? –
Все! Захаров вскинул глаза. Он все понял. Понял, что я знаю о его чудачествах с биоэнергетикой (энергия – его любимое слово), знаю кое-что потаенное о нем и его методе. Мы говорили несколько часов. До глубокой ночи. Потом уже без микрофона.
Пленка все равно кончилась. Говорили о пьесе Шварца «Дракон», запрещенной в советские времена. О том, что писал он ее во время войны и ввел в текст удивительную для того времени фигуру «президента», будто кусочек нашей жизни подсмотрел. О том, почему Захаров назвал фильм «Убить дракона». Инфинитив – редкий гость в названиях отечественных произведений. Это у американцев можно так: «Убить пересмешника», например. А тут «убить» не приказ, а скорое, размышление о методе убийства, убийства, которое нужно совершать натощак, ведь натощак идут и в бой, и на дуэль.
Захаров рассказывал об удивительном феномене Папанова: – Сергей, он никогда не играл так гениально, как репетировал. Никогда! Подобное, говорят, происходило с Москвиным, но его я не видел. Чурикова бесподобна! Но может «заиграться», нырнуть в образ и забыть о мизансцене… У них какая-то сверхэнергия. Ее хватает на огромный зал.
Особо говорили о Янковском. Тогда Захаров ставил спектакль по пьесе Шатрова «Красные кони на синей траве». Янковский играл вождя. Без грима, картавости. Играл мысль. Мысль, наполненную беспощадной энергией.
Только к этому спектаклю Янковский готовился целый день, ни на что больше не отвлекаясь. Пьесу Шатров все время переписывал – ему открывались новые архивы, и он бежал в театр: – Все было не так! –
Тогда все общество открывало «архивы», чтобы узнать: а как оно было на самом деле?.. За прищуром в прошлое проглядели настоящее. Теперь вот в пору спрашивать: – А как оно было с перестройкой-то? На самом деле? –
Новые «шатровы» ждут своего времени. А нужен Чехов. Вот он бы все объяснил. Мягко, но твердо, не в лоб, но правдиво. Объяснил бы на века вперед, что случилось с нашим «Дядей Мишей» и тремя союзными сестрами после беловежского «антракта»…
Мы говорили долго. Я вдруг затронул тему Мавзолея – всей этой театрально мощной не кончающейся мистерии, поставленной на вечной сцене Красной площади. Марк Анатольевич оживился – его это тоже необыкновенно волновало: – Ульянов хотел быть похороненным на Волковском кладбище рядом с матерью. Почему нельзя выполнить последнюю волю человека?..
Ничего из этой ночной беседы я в эфир не выпустил. Там остались только «вечерние» слова Мастера. Прощаясь, Марк Анатольевич дал телефон и просил звонить, если нужны будут билеты «на любой спектакль». Телефоном я никогда не воспользовался. Я привык проникать в Ленком самостоятельно. Да и не до театра стало. Время понеслось галопом, словно красные кони, правда, уже больше розоватые какие-то. С каждым годом они все стремительней линяли. Линяла вся страна.
В сокрушительной программе «Взгляд» Захаров, чуть-чуть не доведя до обморока ведущего Мукусева, предложит вынести Ленина из Мавзолея, сожжет своей партбилет – театрально и энергично, потом публично извинится именно за эту «театральщину», извинится за форму, но не содержание жеста… Он еще многое сделает потом. Многих и многое потеряет. Как и я. Как и все мы…
«Убить дракона» не удастся. Это вам не памятники крушить и предвыборные спектакли разыгрывать! С инфинитивом в истории сложнее, чем с повелительным наклонением. Про сослагательное вообще промолчу. И еще. Жаль, что не поговорил с Олегом Ивановичем о Ленине. Да и не только с ним. Тут такая «монгольская» тема… Бутылки водки и коньяка не хватит.
P.S. Спасибо, Марк Анатольевич, знаете еще за что? За вашу многочасовую передачу «Киносерпантин»… Когда мы с покойным телережиссером Сашей Буньковым придумывали АТВ-1, когда у нас ничего не было – ни надежной аппаратуры, ни студии, ни электронных заставок, а выходить в эфир хотелось и – было нужно! – когда мы в районе улицы Революции (это повыше легендарного подвала и памятника Пушкину) бродили отчаянными кругами по ни о чем не подозревающему Харькову, я вспомнил Вас и появилось Решение – Серпантин!!! Связывать сюжеты, программы и фильмы будет человек-клей, многочасовый ведущий, который этим «телесерпантином» заколдует Город. Этим человеком-клеем пришлось в первые месяцы Альтернативного Телевидения стать мне.
Так мы начали свою охоту на Дракона. Мы проиграли?.. Я проиграл?.. Может быть. Но вы не знаете, что это за счастье – хотя бы на миг стать Ланцелотом! И натощак выйти против пузатого и сытого Дракона, против пузатых и сытых дракончиков сьогодення.