1 октября автономной провинции Испании Каталонии состоялся референдум за независимость. По результатам референдума, из 5,3 млн избирателей проголосовали 2,26 млн человек (42,6 %), из них 2,02 млн человек (90,09 %) высказалось за независимость и 1,8 млн (7,87%) – против. Данное событие следует рассматривать сразу в нескольких противоречивых контекстах – национальном, региональном (европейском) и трансрегиональном (европейско-евразийском).
На национальном уровне события в Каталонии являются социально-политической квинтэссенцией внутригосударственного кризиса отношений центра и регионов (прежде всего Мадрида и Барселоны). Таковой кризис не ограничивается только Каталонией, но может быть распространен также на Страну Басков.
Следует учитывать ключевые этнополитические, регионально-политические и политико-правовые факторы: (1) носители «каталонской идентичности» живут не только в этой провинции (в т.ч. в Валенсии, Балеарских островах и др.); (2) Мадрид сделал достаточно много шагов навстречу автономии Барселоны (в т.ч. в иммиграционной политике); конституционный строй Испании – унитарный, поэтому подобные вопросы может решать только весь испанский народ (частью, но не большинством которого являются каталонцы, баски и пр.).
Следует учитывать неоднозначные исторические контексты вылившейся в референдум глубокой этнополитической проблемы[1]. В годы гражданской войны (1936-1939 гг.) Каталония приводила к власти в Мадриде андалузца Примо де Риверу, а позднее уже отделялась, ударив в тыл республиканцам и способствовав победе Франко. После «оркестрированной» потери Испанского Марокко (1956 г.), Мадрид крайне остро воспринимает подобные инциденты и жестко реагирует на них (показателен конфликт вокруг о. Перехиль летом 2002 г.) Отсюда во многом и неоправданная жестокость национальной полиции – Нацгвардии (местная полиция явно и откровенно дистанциировалась от проблеміной ситуации).
С учетом организации и проведения «референдума», его результаты и легитимность (!), более чем сомнительны. Тактически от него выигрывают лишь региональные элиты, причем преимущественно их политико-административная часть, претендующая на равные позиции с официальным Мадридом – потенциальные права «каталонцев» заседать в Европарламенте, Евросовете и Еврокомиссии на равных с «испанцами», фактически монополизировать денежные потоки региона и т.п. Тем более, что по уровню прибылей Каталония занимает четвертое место среди испанских регионов – доля региона в ВВП страны почти достигает 20 %.
На региональном/европейском уровне кризис в Каталонии следует рассматривать с одной стороны – в сопоставлении с референдумом о независимости Шотландии (18 сентября 2014 г.), прошедшем с соблюдением всех необходимых норм и процедур, а с другой стороны – с фактором референдума о членстве Великобритании в Европейском союзе (т.н. «Brexit» 23 июня 2016 г.).
Два указанных события перевели в практическую плоскость (хотя и с разным результатом) центробежные тенденции в Евросоюзе, артикулированные как на региональном, так и на общегосударственном уровне.
Первый министр Шотландии Н.Стерджен написала в Twitter: «Невзирая на взгляды относительно независимости, мы все должны осудить сцены, свидетелями которых мы были».)
Во многом в силу этого истеблишмент Европейского союза занял нейтрально-критическую позицию по отношению к т.н. «референдуму» в Каталонии, определив его как внутреннее дело Испании, т.е. проблему уважения внутреннего порядка/устройства национального государства, не имеющую своего международно-правового измерения. ЕС отказался от вмешательства, когда правительство Каталонии обратилось к нему с предложением выступить в качестве посредника в конфликте.
По словам обзорной статьи влиятельнейшей The New York Times, «каталонцы голосовали не только без поддержки Мадрида, но и без всякого знака поддержки от ЕС или других больших игроков международного сообщества».
Подобное дистанциирование Брюсселя от внутриевропейских этнополитических проблем (начиная с Каталонии и Шотландии и заканчивая белгийской Фландрией и т.п.) чревато усугублением внутреннего политико-регионального напряжения (в контексте (кон)федедералистских идей «Европы регионов»), подрывающего перспективы европейской интеграции изнутри.
На трансрегиональном уровне данный кризис проявится во взаимных экстраполяциях и приравниваниях каталонского кризиса – с одной стороны и украинского (Крым, Донбасс) – с другой. Данную политико-идеологическую карту пытается косвенно разыграть Россия.
По данным El Pais, основанным на расследованиях Гражданской гвардией Испании: (1) существует «сеть производителей фейковых новостей, которых наняла Россия для того, чтобы ослабить США и ЕС, в настоящий момент на полную мощность работает в Каталонии»; (2) российские хакеры помогали каталонскому правительству создавать копии сайтов, где давалась информация для подготовки к проведению референдума; (3) зафиксирован повышенный интерес российских СМИ к каталонской ситуации – огромное количество публикаций нередко с ее искаженным освещением.
Одной из ключевых геополитических задач Москвы «на каталонском направлении» является максимальная реализация намерения способствовать той или иной форме легитимизации (хотя бы медиа-политической) крымского референдума и «самоопределения» Донбасса (ДНР/ЛНР).
[1] Если, например, ресторан в Каталонии не имел меню на каталонском языке или официанты отказывались обслуживать посетителя на нем, заведение получало от регионального правительства предупреждение – и в течение месяца либо должно был ввести обслуживание на каталонском (что не исключало обслуживания испанском и пр. языках), либо его принудительно закрывали.